elima.ru
Мертвечина
СтатьиИстория и развитие архитектуры

5 ошибок архитектуры модернизма

Ксения Малич

В чем были неправы Ле Корбюзье и его последователи – объясняем через историю пяти скандальных модернистских проектов

В начале XX века благодаря стремительному развитию строительных технологий возникли новые принципы архитектурного проектирования. Отказавшись от традиционного декора и орнамента, архитекторы сосредоточились на тектонике  Тектоника – соответствие конструкции и внутренней структуры здания его внешнему облику. Материал и технология, которые применяются при строительстве, влияют на архитектурный образ. Модернистам хотелось подчеркнуть современность конструктивных приемов, которые они использовали. Архитекторы не скрывали технологии за декором или штукатуркой, а, наоборот, открывали их., функциональности и форме. Казалось, новая архитектура не только изменит города, но и поможет построить новое общество, сделав счастливыми тысячи людей. Такая социальная ангажированность и революционный пафос стали отличительной чертой школ и течений, которые в истории архитектуры объединяют термином «модернизм».

Модернистов всегда ругали. Сначала сторонники консервативных направлений, не верившие, что можно отказаться от наследия классической архитектуры. Затем следующее после модернистов поколение архитекторов: после Второй мировой войны они пытались смягчить бескомпромиссный и нравоучительный тон своих учителей. И наконец, архитекторы 1960–70-х годов – к этому времени мир совсем устал от монотонности и однообразия интернационального стиля Интернациональный стиль – главное направление в архитектуре модернизма. Название «интернациональный стиль» появилось благодаря одноименной выставке современной архитектуры, прошедшей в нью-йоркском Музее современного искусства (MoMA) в 1932 году.

Все, во что верили модернисты, подвергалось сомнению: бегство от истории, социальный эксперимент, типовое жилое строительство, самодостаточность железобетонной конструкции, грандиозность градостроительного размаха. Ситуацию усугубило и то, что жизнь в новых районах оказалась не такой счастливой, как мечтали их создатели. 15 июля 1972 года, в 15 часов 32 минуты, когда была взорвана первая многоэтажка модернистского жилого микрорайона Прютт-Айгоу в американском городе Сент-Луис (см. ниже), американский зодчий и критик Чарльз Дженкс констатировал «смерть новой архитектуры»  C. Jencks. The Language of Post-Modern Architecture. 1977.

Инструментарий модернизма по-прежнему востребован, так как богат, практичен и убедителен. На примере пяти проектов, оказавшихся наиболее спорными в его наследии, попробуем разобрать, говорят ли ошибки архитекторов-модернистов о смерти их идей или о чем-то еще.

1. «План Вуазен», проект реконструкции центра Парижа (1925)
Архитектор: Ле Корбюзье
Проект не реализован

«План Вуазен». Макет делового района Парижа на сигаретной карточке из набора «The World of Tomorrow». Начало XX века Bridgeman Images / Fotodom

В 1920-е годы европейские архитекторы испытывали страх перед разросшимися городами XIX века. Они казались тесными, погруженными в темноту, в дым фабрик и заводов, заполненными гудящим транспортом, с вереницами старых кирпичных домов, проглатывающих толпы людей. Модернисты мечтали расчистить больные, загнивающие кварталы и создать на их месте новые. На Международном конгрессе современной архитектуры Congrès International d’Architecture Moderne – международная ассоциация, объединившая в 1928 году сторонников новой архитектуры. ошибки прошлого решили исправить с помощью функционального зонирования. Его принцип сформулировал архитектор Ле Корбюзье: любой город должен быть строго поделен на зоны согласно основным функциям полиса – производство, жилье, отдых и транспортная инфраструктура.

За несколько лет до создания Конгресса Корбюзье представил публике один из самых масштабных своих проектов – план реконструкции центра Парижа. Он был представлен в павильоне газеты «Эспри нуво» на Международной выставке современных декоративных и промышленных искусств, проходившей в Париже в 1925 году. Корбюзье подчеркивал, что архитектура и градостроительство нового машинного века обязаны подстраиваться под нужды машин и мимикрировать под машины. Поэтому за финансированием он обратился к трем ведущим машиностроительным компаниям – «Пежо», «Ситроен» и «Вуазен» «Вуазен» – одна из первых в мире авиастроительных компаний. Основана в 1906 году пионерами французской авиации братьями Габриэлем и Шарлем Вуазенами., но согласие дала лишь последняя. Так проект получил название «План Вуазен».

Проектируя «городской организм, отвечающий новым условиям жизни, порожденным механизацией» Le Corbusier. Urbanisme. 1924., Корбюзье без сожаления прощался со старыми кварталами в центре Парижа, на правом берегу Сены. Расчищенную зону площадью в 240 гектаров он поделил на жилой и деловой центр. По плану новый район представлял собой регулярную сетку прямоугольных кварталов (350–400 метров в длину). Ширина главного сквозного проспекта была 120 метров (например, такова максимальная ширина Ленинградского проспекта), а пересекающих его улиц – 50 и 80 метров. Большую часть территории занимали автомобильные трассы, стоянки, а также обширные парки. В центре каждого квартала возвышался крестообразный в плане 50-этажный небоскреб. Высотному строительству отводилась теперь та нагрузка, которую раньше несли тысячи жилых и административных исторических зданий. Таким образом Ле Корбюзье пытался снять город с земли и перенести в небо.

Однако проект оказался слишком дорогим и имел слишком много противников. Защитники традиционных архитектурных ценностей ставили Ле Корбюзье в вину бескомпромиссный разрыв с традицией и собственной историей. Уничтожение прошлого сопровождалось уничтожением всего человеческого, а архитектура становилась архитектурой для машин.

После войны идеи функционального зонирования применялись не столь радикально, но с тем же пренебрежением к историческому контексту. Лишь в конце 1960-х – начале 1970-х ситуация изменилась. Как писала одна из главных критиков модернистского градопланирования американская журналистка и активистка Джейн Джекобс, городам катастрофически стало не хватать хаоса, в котором средоточием социальной жизни скорее станет лавка местного торговца или сквот, нежели специально спланированный офисный или досуговый центр.

2. Жилой комплекс «Прютт-Айгоу», Сент-Луис, США (1954–1955)
Архитектор: Минору Ямасаки
Снесен в 1972–1974 годах

Прютт-Айгоу. 1963–1972 годы U.S. Geological Survey

После войны жилищный вопрос стал главной проблемой европейского, а позже и американского градостроительства. Быстрое восстановление (или увеличение) жилого фонда было возможно только с помощью типового серийного производства, а любое массовое строительство требовало утвержденных норм и стандартов для расчета затрат на материалы и трудовые ресурсы. Модернизм же еще до войны отверг любые виды традиционного фасадного декора или орнамента – что также было очень выгодно экономически.

Монотонность и однообразие новых жилых кварталов сразу стали предметом общественной критики. Психологи и социологи указывали на то, что условия жизни в новых районах по воздействию на здоровье и психику человека едва ли не хуже, чем условия в душных и тесных старых кварталах, с которыми боролись модернисты. Человеку оказалось важно представление о собственном доме как об исключительном месте, гарантирующем безопасность, надежность, воплощение собственного «я». «Связь человека с местом и через место с пространством заключена в жилище», – писал в 1951 году немецкий философ Мартин Хайдеггер M. Heidegger. Bauen, Wohnen, Denken // M. Heidegger. Vorträge und Aufsätze. 1954. Без уникальных художественных решений, разнообразия городского пейзажа и топографии кварталов горожане теряли эту важнейшую самоидентификацию.

Жилой комплекс «Прютт-Айгоу» получил свое название в честь героя Второй мировой войны пилота Оливера Прютта и члена конгресса штата Миссури Уильяма Айгоу. В качестве проектировщика было выбрано молодое и амбициозное архитектурное бюро Минору Ямасаки Минору Ямасаки (1912–1986) – американский архитектор японского происхождения, автор проекта башен-близнецов, разрушенных 11 сентября 2001 года. Городские власти надеялись, что строительство комплекса поможет расчистить бедные центральные кварталы и обеспечит социально незащищенные слои населения достойным и качественным жильем. Однако уже через несколько лет после заселения новый микрорайон превратился в неблагополучную и мрачную зону отчуждения. Здесь оставались жить лишь самые маргинальные семьи. Квартиросъемщики были не способны платить за коммунальные услуги, и вскоре городские службы перестали обслуживать комплекс. Мусор не вывозился, лифты были сломаны, полиция не приезжала на вызовы. В Прютт-Айгоу переместилось 75 % всего наркотрафика Сент-Луиса. Вечером невозможно было выйти не только во двор – опасно было появляться на лестничной площадке.

Разбирая корни мифа о гибели Прютт-Айгоу, историк архитектуры Катарина Бристоль пыталась доказать, что трагедия была спровоцирована не столько архитектурой, сколько обстоятельствами строительства этого микрорайона. Бюджет на проект постоянно сокращался. Первоначально Ямасаки запланировал комбинации из высотных и малоэтажных зданий. Но чтобы увеличить число квартир, было принято решение построить 33 одинаковых 11-этажных здания. Квартплата в комплексе была достаточно большой: содержать многоэтажные дома было дорого. Раздельное проживание белого населения и афроамериканцев – изначально планировалось, что комплекс будет разделен на две части, – было отменено, но это привело только к большей сегрегации: большинство белых квартиросъемщиков переехали в другие кварталы. Часть запланированных зеленых зон и детских площадок так и не была устроена. В целях экономии архитекторы предложили использовать лифты, останавливающиеся не на каждом этаже, – жители были вынуждены спускаться и подниматься в длинные стеклянные переходы, чтобы дойти до квартиры или общественных хозяйственных блоков (совместные подвалы, хранилища для велосипедов, прачечные). Постоянные нападения и грабежи происходили именно здесь. В результате Прютт-Айгоу был расселен, а все дома взорваны.

3. Жилой район Бейлмер, Амстердам, Нидерланды (1966–1972)
Главный архитектор: Зигфрид Нассут
Частично снесен в 1990-х годах, в настоящее время – зона реконструкции

Бейлмер. 1970-е годы Amsterdam Centre for Architecture

Присоединить к Амстердаму новые территории и построить на них новый жилой район Бейлмер решили в 1960-х. Чтобы получить поддержку местных жителей, мэр города написал открытое письмо, в котором так комментировал состояние столичного жилого фонда: «Задумывались ли вы когда-нибудь о проблемах тех 25 000 семей, которые, даже по самым осторожным оценкам, живут в недопустимых условиях, потому что их дома – это, по сути, трущобы? <…> Знали ли вы, что в старых районах Амстердама около 9000 домов, в которых есть лишь одна комната, где ваши соотечественники живут часто со всей своей семьей? Знали ли вы, что 38 000 жителей Амстердама живут в домах только с двумя комнатами?» The Bijlmer or Exercises in Giving Life to a Rigid Urban Plan // Happy Cities and Public Happiness in Post-War Europe. 2004.

Бейлмер задумывали как город будущего: просторный, светлый, дружелюбный и комфортный, без гари и копоти. Кварталы, рассчитанные на 110 тысяч жителей, по форме напоминали соты. Между жилыми блоками располагались обширные зеленые зоны; пешеходные дорожки и автомобильные трассы были спроектированы раздельно. Квартиры в корпусах соединяли длинные коридоры: предполагалось, что это послужит объединению соседей.

Первым жителям дома Бейлмера казались настоящими дворцами – с просторными квартирами (по сравнению с их старым жильем в центре), центральным отоплением, отдельными ванными комнатами. Но очень быстро из новостройки будущего, в которой было запрещено селиться семьям с домашними животными, Бейлмер превратился в район с плохой репутацией.

Расчет на то, что жители будут самостоятельно организовывать совместный досуг в многочисленных общественных зонах, не оправдал ожиданий. Длинные неохраняемые коридоры и изолированные пешеходные дорожки создавали условия не для дружеского общения, а для все возраставшей преступности. Ситуация ухудшалась параллельно с изменением национального состава жителей Бейлмера. В годы реконструкции правительство Нидерландов приглашало рабочих из Турции, Марокко, а после того, как голландские колонии в Индонезии, Суринаме и на Арубе обрели независимость, приток иммигрантов увеличился еще больше.

Район был изолирован от остального города: не было школ и магазинов, в центр ходили лишь два автобуса. Численность населения оказалась намного меньше, чем предполагали застройщики, средний возраст – намного выше, уровень благосостояния – ниже. Общественные зоны были обширны, однако в стандартизированных типовых апартаментах жителям все равно не хватало личного пространства. В новых гигантских корпусах была разрушена классическая схема соседского сообщества и традиционного домохозяйства.

4 октября 1992 года в Бейлмере потерпел крушение грузовой самолет «Боинг‑747», дома решили не восстанавливать, а снести, вскоре после этого началась масштабная реконструкция района.

4. Жилой комплекс «Робин Гуд Гарденс», Лондон, Великобритания (1969–1972)
Архитекторы: Питер и Элисон Смитсоны

Комплекс «Робин Гуд Гарденс». 2012 год Getty Images

Жилой комплекс «Робин Гуд Гарденс» в Лондоне – еще один амбициозный социальный проект. С ним связывали радужные надежды и его авторы – архитекторы Питер и Элисон Смитсоны, и чиновники, и сами жильцы. История «Робин Гуд Гарденс» показывает особенности позднего модернизма, в частности одного из его направлений под названием «новый брутализм».

История нового брутализма началась в 1950-е годы, когда несколько молодых архитекторов, назвавших себя «Группа 10» (Team Ten), решили обсудить ошибки своих предшественников. Участникам группы Главными вдохновителями нового объединения стали архитекторы Питер и Элисон Смитсоны (Великобритания), Якоб Беренд Бакема и Альдо ван Эйк (Нидерланды), Шадрах Вудс (США), Георгиос Кандилис (Франция). хотелось вернуть город людям. Их увлекали репортажи о жизни и устройстве африканских деревень, примитивное искусство, детское творчество – словом, все то, что возвращало человека к естественным отношениям и непосредственному восприятию жизни.

Сам термин «новый брутализм» происходит от французского словосочетания béton brut – буквально «грубый, необработанный бетон». Бруталисты говорили о необходимости честного использования материалов, правдивого отражения конструкции в структуре здания. Неоштукатуренный серый суровый бетон оказался очень пластичным и эффектным средством, подчеркивающим выразительную форму здания и его тектоническую основу. Прием, позаимствованный из поздних проектов Ле Корбюзье, стал отличительной особенностью нового течения.

В Великобритании лидерами нового брутализма были Питер и Элисон Смитсоны. В 1952 году они обнародовали свой проект «Голден Лейн» («Golden Lane») – концепцию улицы в воздухе (street in the air), активного включения в архитектурный контекст пространства между зданиями, то есть функции, выходящей за пределы архитектурной формы. C помощью улицы в воздухе архитекторы пытались повторить принцип традиционного городского уклада английского пригорода.

В «Робин Гуд Гарденс» широкие коридоры, словно палубы, объединяют квартиры, расположенные в длинных жилых корпусах. Комплекс состоит из двух зданий, между ними расположен небольшой рукотворный холм. Квартиры – одноэтажные или двухэтажные, а на каждом третьем этаже – широкие балконы – зона, придуманная для детских игр и соседского общения.

Однако увлечение тектоническими эффектами превратило здание в монолитный замкнутый и неприступный объем. В этой суровости, которая архитекторам нового брутализма казалась честностью, позже стали видеть только грубость. С окончанием в Великобритании политики всеобщего благоденствия все заговорили о том, что поздний модернизм нанес непоправимый ущерб английской архитектуре: он игнорировал контекст и не принимал во внимание городскую будничную жизнь. В результате демонизации нового брутализма в Великобритании были снесены автобусная станция в Нортгемптоне, жилой комплекс «Хейгейт Эстейт» в Лондоне, башни «Квин Элизабет Сквер» в Глазго. Судьба многих зданий, в том числе «Робин Гуд Гарденс», до сих пор является предметом дискуссии.

5. Капсульная башня «Накагин», Токио, Япония (1970–1972)
Архитектор: Кисё Курокава

Капсульная башня «Накагин». 2015 годRex/Fotodom

Квартира-капсула в башне «Накагин». 2015 год Rex/Fotodom

Исследователь европейской послевоенной архитектуры Богдан Черкес однажды заметил, что «чем больше трагедия, тем ярче представления о рае» B. Tscherkes. «We Want to Eliminate All Traces of the War!»: Post-war Reconstruction in Soviet Posters // C. Wagenaar. Happy Cities and Public Happiness in Post-War Europe. 2004. Возможно, огромное количество фантастических урбанистических прожектов 1950–60-х годов как раз свидетельствует о желании как можно скорее попасть в будущее, заслуженное долгими страданиями и многими ошибками. Этот эскапизм стал отдельным, очень плодотворным направлением архитектурной мысли.

Архитекторы исходили из того, что на смену homo economicus, то есть рядовому современному потребителю, должен прийти homo ludens – человек играющий. Новая архитектура должна была не предопределять поступки, а, наоборот, вдохновлять жителей города на участие в спонтанных акциях и действиях. Авторы этой идеи, члены французского «Ситуационистского интернационала» «Ситуационистский интернационал» – художественно-политическое движение левого толка, возникшее во Франции в 1957 году., рассматривали город как область пересечения разнообразных эмоциональных и игровых зон. Воображая город, живущий по этим законам, архитекторы сочиняли мегаполисы, в которых все циркулирует в едином ритме, а за любые вспомогательные функции отвечают роботы. В большинстве таких проектов город либо приподнят над землей, либо едва соприкасается с ней. Человеку, уже не привязанному к месту работы и не скованному социальными обязательствами, остается лишь путешествовать, наслаждаться, творить.

В городе, лишенном четкого плана и функции, архитектура должна была быть предельно мобильна и трансформируема. Японская теория метаболизма, ставшая популярной в конце 1950-х годов, очень близко подошла к этому принципу разрушающей открытости архитектурного проекта. 13-этажная башня «Накагин» архитектора Кисё Курокавы – среди немногих воплощенных проектов метаболистов. Фактически это два бетонных остова, вокруг которых собрано 140 жилых капсул. По замыслу капсулы изготавливаются на заводе и при необходимости легко заменяются (до сих пор все элементы башни – оригинальные и ни одна капсула не была добавлена к проекту или заменена). Бетонная ячейка размером 4 на 2,5 метра крепится к бетонному остову всего четырьмя болтами. Внутри – минимальная необходимая обстановка: встроенный шкаф, крохотная кухня, туалет, душевая, кондиционер.

Вопреки ожиданиям сегодня большая часть капсул занята офисами. Жить в контейнере оказалось не очень удобно, и «Накагин» так и не стал основой для развития города будущего. Гигантское окно-иллюминатор напоминает о том, что, возможно, в мире homo ludens квартира-шаттл действительно была бы востребованна, но в реалиях традиционного мегаполиса стесненность и аскетичность скорее стали недостатком. В 2007 году жильцы дома проголосовали за снос здания, но благодаря активному сопротивлению историков архитектуры и самого Куракавы было решено ограничиться реконструкцией башни.

Источники

   
Если вы являетесь правообладателем данной статьи, и не желаете её нахождения в свободном доступе, вы можете сообщить о свох правах и потребовать её удаления. Для этого вам неоходимо написать письмо по одному из адресов: root@elima.ru, root.elima.ru@gmail.com.